* * *

	Когда я об стену разбил лицо и члены
	И все, что только было можно, произнес,
	Вдруг сзади тихое шептанье раздалось:
	- Я умоляю вас, пока не трожьте вены.

	При ваших нервах и при вашей худобе
	Не лучше ль чаю? Или огненный напиток?
	Чем учинять членовредительство себе,
	Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток. -

	   Он сказал мне, - приляг,
	   Успокойся, не плачь. -
	   Он сказал: - Я не враг,
	   Я - твой верный палач.

		Уж не за полночь - за три,
		Давай отдохнем.
		Нам ведь все-таки завтра
		Работать вдвоем.

	Раз дело приняло приятный оборот -
	 Чем черт не шутит - может, правда, выпить чаю?
	- Но только, знаете, весь ваш палачий род
	Я, как вы можете представить, презираю.

	Он попросил: - Не трожьте грязное белье.
	Я сам к палачеству пристрастья не питаю.
	Но вы войдите в положение мое -
	Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.

	   И не людям, прости, -
	   Счет веду головам.
	   Ваш удел - не ахти,
	   Но завидую вам.

		Право, я не шучу,
		Я смотрю делово -
		Говори что хочу,
		Обзывай хоть кого.

	Он был обсыпан белой перхотью, как содой,
	Он говорил, сморкаясь в старое пальто:
	- Приговоренный обладает, как никто,
	Свободой слова, то есть подлинной свободой.

	И я избавился от острой неприязни
	И посочувствовал дурной его судьбе.
	-  Как жизнь? -спросил меня палач. - Да так себе... -
	Спросил бы лучше он: как смерть - за час до казни?..

	   - Ах, прощенья прошу, -
	   Важно знать палачу,
	   Что, когда я вишу,
	   Я ногами сучу.

		Да у плахи сперва
		Хорошо б подмели,
		Чтоб моя голова
		Не валялась в пыли.

	Чай закипел, положен сахар по две ложки.
	- Спасибо! - Что вы! Не извольте возражать!
	Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,
	А грязи нет, - у нас ковровые дорожки.

	-Ах, да неужто ли подобное возможно!-
	От умиленья я всплакнул и лег ничком.
	Он быстро шею мне потрогал осторожно
	И одобрительно почмокал языком.

	   Он шепнул: Ни гугу!
	   Здесь кругом стукачи.
	   Чем смогу - помогу,
	   Только ты не молчи.

		Стану ноги пилить -
		Можешь ересь болтать,
		Чтобы казнь отдалить,
		Буду дольше пытать.

	Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!
	А я уже дождаться утра не могу.
	Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
	Я крикну весело: - Остановись, мгновенье, -

	Чтоб стоны с воплями остались на губах!
	- Какую музыку, - спросил он, - дать при этом?
	Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
	Но есть в коллекции у них и Оффенбах.

	   Будет больно - поплачь,
	   Если невмоготу, -
	   Намекнул мне палач.
	   - Хорошо, я учту.

		Подбодрил меня он,
		Правда, сам загрустил -
		Помнят тех, кто казнен,
		А не тех, кто казнил.

	Развлек меня про гильотину анекдотом,
	Назвав ее лишь подражаньем топору
	Он посочувствовал французкому двору
	И не казненным, а убитым гугенотам.

	Жалел о том, что кол в России упразднен,
	Был оживлен и сыпал датами привычно.
	Он знал доподлинно - кто, где и как казнен,
	И горевал о тех, над кем работал лично.

	   - Раньше, - он говорил, -
	   Я дровишки рубил,
	   Я и стриг, я и брил,
	   И с ружьишком ходил.

		Тратил пыл в пустоту
		И губил свой талант,
		А на этом посту
		Повернулось на лад.

	Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,
	Рубил, должно быть, для наглядности, рукой.
	А в то же время знать не знал, кто он такой, -
	Невелико образованье палачево.

	Парок над чаем тонкой змейкой извивался,
	Он дул на воду, грея руки о стекло.
	Об инквизиции с почтеньем отзывался
	И об опричниках - особенно тепло.

	   Мы гоняли чаи,
	   Вдруг палач зарыдал -
	   Дескать, жертвы мои
	   Все идут на скандал.

		- Ах, вы тяжкие дни,
		Палачева стерня.
		Ну за что же они
		Ненавидят меня?

	Он мне поведал назначенье инструментов.
	Все так не страшно - и палач как добрый врач.
	- Но на работе до поры все это прячь,
	Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.

	Бывает, только его в чувство приведешь,
	Водой окатишь и поставишь Оффенбаха,
	А он примерится, когда ты подойдешь,
	Возьмет и плюнет. И испорчена рубаха.

	   Накричали речей
	   Мы за клан палачей.
	   Мы за всех палачей
	   Пили чай, чай ничей.

		Я совсем обалдел,
		Чуть не лопнул, крича.
		Я орал: - Кто посмел
		Обижать палача?!

	Смежила веки мне предсмертная усталость.
	Уже светало, наше время истекло.
	Но мне хотя бы перед смертью повезло -
	Такую ночь провел, не каждому досталось!

	Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
	Согнал назойливую муху мне с плеча.
	Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье
	И образ доброго чудного палача.


	1978

Версии:

	Когда я об стену разбил лицо и члены
	И все, что только было можно, произнес,
	Вдруг сзади тихое шептанье раздалось:
	"Я умоляю вас, пока не трожьте вены.

	При ваших нервах и при вашей худобе
	Не лучше ль чаю? Или огненный напиток?
	Чем учинять членовредительство себе -
	Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток."

		Он сказал мне: "Приляг,
		Успокойся, не плачь!"
		Он сказал: "Я не врач,
		Я - твой верный палач.
		Уж не за полночь - за три,-
		Давай отдохнем:
		Нам ведь все-таки завтра
		Работать вдвоем..."

 Чем черт не шутит - может, правда выпить чаю,
 Раз дело приняло подобный оборот?
 "Но только, знаете, весь ваш палачий род
	Я, как вы можете представить, презираю!"

	Он попросил: "Не трожьте грязное белье.
	Я сам к палачеству пристрастья не питаю.
	Но вы войдите в положение мое:
	Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.

		Молчаливо, прости,
		Счет веду головам.
		Ваш удел - не ахти,
		Но завидую вам.
		Право, я не шучу,
		Я смотрю делово:
		Говори, что хочу,
		Обзывай хоть кого..."

 Он был обсыпан белой перхотью, как содой,
 Он говорил, сморкаясь в старое пальто:
 "Приговоренный обладает, как никто,
 Свободой слова - то есть подлинной свободой".

	И я избавился от острой неприязни
	И посочувствовал дурной его судьбе.
	Спросил он: "Как ведете вы себя на казни?"
	И я ответил: "Вероятно, так себе...

		Ах, прощенья прошу, -
		Важно знать палачу,
		Что, когда я вишу,
		Я ногами сучу.
		Кстати, надо б сперва,
		Чтоб у плахи мели,-
		Чтоб, упавши, глава
		Не валялась в пыли".

 Чай закипел, положен сахар по две ложки.
 "Спасибо!" - "Что вы? Не извольте возражать!
 Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,
 А грязи нет - у нас ковровые дорожки".

	"Ах, да неужто ли подобное возможно!"-
	От умиленья я всплакнул и лег ничком,-
	Потрогав шею мне легко и осторожно,
	Он одобрительно поцокал языком.

		Он шепнул: "Ни гугу!
		Здесь кругом стукачи.
		Чем смогу - помогу,
		Только ты не молчи.
		Стану ноги пилить -
		Можешь ересь болтать,-
		Чтобы казнь отдалить,
		Буду дальше пытать".

 Не ночь пред казнью, а души отдохновенье,-
 А я - уже дождаться утра не могу.
 Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
 Я крикну весело: "Остановись, мгновенье!"

	И можно музыку заказывать при этом -
	Чтоб стоны с воплями остались на губах,-
	Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
	Но есть в коллекции у них и Оффенбах.

		"Будет больно - поплачь,
		Если невмоготу",-
		Намекнул мне палач.
		"Хорошо, я учту."
		Подбодрил меня он,
		Правда, сам загрустил:
		"Помнят тех, кто казнен,
		А не тех, кто казнил."

 Развлек меня про гильотину анекдотом,
 Назвав ее карикатурой на топор.
 "Как много миру дал голов французский двор!"-
 И посочувствовал убитым гугенотам.

	Жалел о том, что кол в России упразднен,
	Был оживлен и сыпал датами привычно.
	Он знал доподлинно - кто, где и как казнен,
	И горевал о тех, над кем работал лично.

		"Раньше, - он говорил, -
		Я дровишки рубил,
		Я и стриг, я и брил,
		И с ружьишком ходил,-
		Тратил пыл в пустоту
		И губил свой талант,-
		А на этом посту
		Повернулось на лад".

 Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,
 Рубил - должно быть, для наглядности, - рукой,
 А в то же время знать не знал, кто он такой,-
 Невелико образованье палачево.

	Парок над чаем тонкой змейкой извивался...
	Он дул на воду, грея руки о стекло,-
	Об инквизиции с почтеньем отозвался
	И об опричниках - особенно тепло.

		Мы гоняли чаи,-
		Вдруг палач зарыдал -
		Дескать, жертвы мои -
		Все идут на скандал.

		"Ах, вы тяжкие дни,
		Палачева стерня!
		Ну за что же они
		Ненавидят меня?"

 Он мне поведал назначенье инструментов,-
 Все так не страшно, и палач - как добрый врач.
 "Но на работе до поры все это прячь,
 Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.

	Бывает, только его в чувство приведешь, -
	Водой окатишь и поставишь Оффенбаха, -
	А он примерится, когда ты подойдешь,
	Возьмет и плюнет - и испорчена рубаха!"

		Накричали речей
		Мы за клан палачей.
		Мы за всех палачей
		Пили чай - чай ничей.
		Я совсем обалдел,
		Чуть не лопнул, крича -
		Я орал: "Кто посмел
		Обижать палача!.."

 ...Смежила веки мне предсмертная усталость,
 Уже светало - наше время истекло.
 Но мне хотя бы перед смертью повезло:
 Такую ночь провел - не каждому досталось!

	Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
	Согнал назойливую муху мне с плеча...
	Как жаль - недолго мне хранить воспоминанье
	И образ доброго чудного палача!